Поэт попался в лапы к йети –
В тайге их бродят племена –
И позабыла о поэте
Неблагодарная страна.
Он сплёл изящных рифм немало,
Но дома, творчеству во срам,
Его ничто не понимало –
Толпа, жена, и даже сам.
Пусть без хвоста, и ликом светел,
Он канул вовсе, как в овсе,
И в диком социуме йети
Обрёл себя во всей красе.
Спустя недлительное время,
Утратив куртку и штаны,
Поэт достойно влился в племя,
И даже вышел в колдуны.
Пусть коллектив зовётся «стая»,
И поголовно без креста,
Зато им правит не святая,
Но искренняя простота.
Тайожный йеть – гордей, чем птица.
Он сбиться в гурт всегда готов,
И скрытным образом йетиться
Под сенью сакель и юртов.
Они считали многи лета –
Естественно, по простоте –
Что сладкозвучнее сонета
Бурчанье пищи в животе.
В теченье нескольких столетий
Культура развивалась вкривь,
Но это не коснулось йетей,
Изрядно оных умудрив.
Когда поэт остервенело
Гремел, как колокол в Кремле,
Всё племя от словес пьянело,
И духи предков – в том числе.
Им из стихов являлась сила –
Как будто сом бузит в реке,
Иль седомудый лось – верзила
Булгачит тёлку в сосняке.
И зарождалась мысль под лбами,
Первичная, как нота «до» -
И йеть сидел, скрипя зубами
Меж коих мухи вьют гнездо.
Они, лесов полночных дети,
Блюдут свой образ и статут:
Дерзить – дерзят, поскольку – йети,
Но без разбору не етут.
Когда поэт в лучах заката
Вещал с бугра, как полубог,
С него вонючие йетята
Снимали вдохновенных блох.
А он чеканных строф ошмётки
Низал, как воблу на тесьму,
И все активные йетётки
Готовы были ко всему.
Увы тебе, поэт – предатель:
Приелась сладкая среда –
И ты от этой благодати
Сбежал обратно в города.
Мир суеты и чистогана
Оплёл тебя, как осьминог,
Ты - брат дивана и стакана,
Среди людей - но одинок.
Ах, нету мне пути обратно
К друзьям, в пещеру у реки:
И память действует отвратно,
И карту съели крысюки…