Почему мне нигде не рады?
В ритмах страсти проникновенной
Как малага, текут рулады
Пасадобля над Картахеной.
Я опять избежал позора,
А в дальнейшем избегну плахи
Потому, что полой камзола
Стёр улику с чужой навахи!
Этот хищный клинок колючий,
Кровью любящий причаститься,
Взят с глупца - мертвеца эль Гуччи -
Сумасброда и нечестивца.
Я сложил за кошель динеро
Как за пять золотых реалов
Романсеро для кондотьера -
Но повесе всё время мало!
Заложил я и плащ, и шпагу,
Даже шляпа - и та пропита:
До того я люблю малагу,
Что насквозь уже ей пропитан!
И не суд мне молва лихая -
То завистники брешут люто -
Будто я бесталанно хаял
Канарейку сеньоры Путо!
Я под пологом пьяной ночи
Плёл сонет ей, а вышла плюха:
Мол, она не поёт, а квохчет,
Потому, что хозяйка - шлюха!
Эта - деньги клюёт, та - крохи,
И утробы у них бездонны -
На пичуге без счёта блохи,
А у пылкой сеньоры - доны!
Отдал дань я и рыжим лохмам,
И раскатам её вокала -
Этим метким, солёным хохмам
Вся таверна рукоплескала!
Ржал, как чокнутый, весь клоповник,
Лишь белёсые зенки пуча
Млел от злости её любовник
Номер семьдесят пять - эль Гуча.
Нет, чтоб прежде подумать - надо ль?
Он пустил мне сквозняк по коже
Заявив, будто стих мой - падаль,
Да и сам я воняю тоже!
Зря, ведомый нечистой силой,
Подскочил он ко мне, как мячик -
Знают все в Картахене милой,
Что с поэтами надо мягче!
Я вцепился ему в рубаху,
Пальцы веером растопыря
Ткнул в глаза, отобрал наваху -
И пришпилил, как образ к лире!
Пусть мадонна идёт за гробом,
Тихий вздох прибавляя к шагу-
А хозяин мне льёт особо
Неразбавленную малагу!
Он сквалыга, но есть в нём вера,
И душа не совсем отпета:
Верх безумия - злить тореро,
Стоматолога и поэта!
Да и я поумерю пыл сам -
Мне шепнули с обиняками,
Что палач на меня косился
И шептался с гробовщиками!
Слава мчится быстрей, чем конный -
Прогремел я, по разговорам,
От Кадиса до Барселоны
Не романтиком, а бретёром!
Но смотрю я на всё без страха,
Не запуган, а лишь запутан:
Ведь теперь у меня - наваха,
Канарейка и донна Путо!