Бой был незрелищен и скушен,
Как надпись "мир" на лбу забора:
Боксёры Клушин и Баклушин
Блистали тактикой измора.
Как два барана возле сакли,
Они топтались и толкались,
Покуда силы не иссякли...
Похоже, парни развлекались!
Судья стоял, как Дядя Стёпа,
У зала в жилах кровь не стыла...
Убийства в зарослях укропа
Не чаялось, и не светило!
Партер был мрачен, как обитель,
Лишь с краю - розовый, как школьник,
Метал икру случайный зритель:
Он на ничью поставил стольник!
Но тут ехидный дух шайтанов
Прохрюкал жестяную ноту -
И толковище двух титанов
Пошло по Гамбургскому Счёту:
Баклушин сделался бездушен,
И дружба стала не святою:
Добрейший Клушин был укушен
С утробной, зверской прямотою!
Но был ли потный хрящ приятен
На вкус? Скорей - вонюч, как силос!
И челюсть дёрнулась некстати,
И ухо - недооткусилось!
Но мир меж ними был порушен,
И Клушин улыбнулся злачно:
Баклушин тоже был откушан,
Гораздо более удачно!
Как тройка, понеслась непруха,
Опять столкнулись тело с телом:
Баклушин стал - как Пьер Безухов,
И Клушин - тоже! Но - не в целом:
Ведь Пьер ушей не ел доныне,
А тут - отгрыз, как не заметил!
И Лев Толстой, как в домовине,
Перевернулся на портрете...
Баклушин стал округл, как точка,
А Клушин - плакал некрасиво:
Его пол-уха, хрящ и мочка,
Вдруг превратилось в некий символ!
Их, претендентов, было двое,
Но - положив конец топтанью -
Он суть фамилии присвоил,
Противореча начертанью!
А в целом, встреча подтвердила
Наглядность торжества добра:
Оно , бесспорно, победило!
Со счётом - два на полтора...